Неточные совпадения
Домой скотина гонится,
Дорога запылилася,
Запахло молоком.
Вздохнула мать Митюхина:
— Хоть бы одна коровушка
На барский
двор вошла! —
«Чу! песня за деревнею,
Прощай, горю́шка бедная!
Идем встречать народ».
Но только что, въехав
на широкий, полукруглый
двор и слезши с извозчика, он вступил
на крыльцо и навстречу ему швейцар в перевязи беззвучно отворил дверь и поклонился; только что он увидал в швейцарской калоши и шубы членов, сообразивших, что менее труда снимать калоши внизу, чем вносить их наверх; только что он услыхал таинственный, предшествующий ему звонок и увидал,
входя по отлогой ковровой лестнице, статую
на площадке и в верхних дверях третьего состаревшегося знакомого швейцара в клубной ливрее, неторопливо и не медля отворявшего дверь и оглядывавшего гостя, ― Левина охватило давнишнее впечатление клуба, впечатление отдыха, довольства и приличия.
Надеясь застать ее одну, Вронский, как он и всегда делал это, чтобы меньше обратить
на себя внимание, слез, не переезжая мостика, и пошел пешком. Он не пошел
на крыльцо с улицы, но
вошел во
двор.
Ее сомнения смущают:
«Пойду ль вперед, пойду ль назад?..
Его здесь нет. Меня не знают…
Взгляну
на дом,
на этот сад».
И вот с холма Татьяна сходит,
Едва дыша; кругом обводит
Недоуменья полный взор…
И
входит на пустынный
двор.
К ней, лая, кинулись собаки.
На крик испуганный ея
Ребят дворовая семья
Сбежалась шумно. Не без драки
Мальчишки разогнали псов,
Взяв барышню под свой покров.
Они
вошли со
двора и прошли в четвертый этаж. Лестница чем дальше, тем становилась темнее. Было уже почти одиннадцать часов, и хотя в эту пору в Петербурге нет настоящей ночи, но
на верху лестницы было очень темно.
Клим быстро
вошел во
двор, встал в угол; двое людей втащили в калитку третьего; он упирался ногами, вспахивая снег, припадал
на колени, мычал. Его били, кто-то сквозь зубы шипел...
Приехав в город,
войдя во
двор дома, Клим увидал
на крыльце флигеля Спивак в длинном переднике серого коленкора; приветственно махая рукой, обнаженной до локтя, она закричала...
Войдя во
двор угрюмого каменного дома, Самгин наткнулся
на группу людей, в центре ее высокий человек в пенсне, с французской бородкой, быстро, точно дьячок, и очень тревожно говорил...
Костер стал гореть не очень ярко; тогда пожарные,
входя во
дворы, приносили оттуда поленья дров, подкладывали их в огонь, —
на минуту дым становился гуще, а затем огонь яростно взрывал его, и отблески пламени заставляли дома дрожать, ежиться.
А когда все это неистовое притихло, во
двор вошел щеголеватый помощник полицейского пристава, сопровождаемый бритым человеком в темных очках,
вошел, спросил у Клима документы, передал их в руку человека в очках, тот посмотрел
на бумаги и, кивнув головой в сторону ворот, сухо сказал...
Похолодев от испуга, Клим стоял
на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать в сад,
на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он
вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал играть кадриль в четыре руки с Таней.
Загнали во
двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом
вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни
на кого не глядя, скрылся в глубине
двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Размышляя, Самгин любовался, как ловко рыжий мальчишка увертывается от горничной, бегавшей за ним с мокрой тряпкой в руке; когда ей удалось загнать его в угол
двора, он упал под ноги ей, пробежал
на четвереньках некоторое расстояние, высоко подпрыгнул от земли и выбежал
на улицу, а в ворота, с улицы,
вошел дворник Захар, похожий
на Николая Угодника, и сказал...
И сам домик обветшал немного, глядел небрежно, нечисто, как небритый и немытый человек. Краска слезла, дождевые трубы местами изломались: оттого
на дворе стояли лужи грязи, через которые, как прежде, брошена была узенькая доска. Когда кто
войдет в калитку, старая арапка не скачет бодро
на цепи, а хрипло и лениво лает, не вылезая из конуры.
Я жил близ Вознесенского моста, в огромном доме,
на дворе. Почти
входя в ворота, я столкнулся с выходившим от меня Версиловым.
На сей раз уже во
двор вошел; стал пред ней да и поклонился в землю.
Прибыв
на место, я прошел в углубление
двора обозначенного в объявлении дома и
вошел в квартиру госпожи Лебрехт.
Объяснение это последовало при странных и необыкновенных обстоятельствах. Я уже упоминал, что мы жили в особом флигеле
на дворе; эта квартира была помечена тринадцатым номером. Еще не
войдя в ворота, я услышал женский голос, спрашивавший у кого-то громко, с нетерпением и раздражением: «Где квартира номер тринадцать?» Это спрашивала дама, тут же близ ворот, отворив дверь в мелочную лавочку; но ей там, кажется, ничего не ответили или даже прогнали, и она сходила с крылечка вниз, с надрывом и злобой.
Прислужник-индиец отпер нам калитку, и мы
вошли на чистый, вымощенный каменными плитами, большой
двор.
Мы
вошли под ворота,
на крытый
двор, и очутились в редакции.
Через довольно высокую башню из диких, грубо отесанных камней
входишь на просторный, обсаженный деревьями
двор.
Даже
на тюремном
дворе был свежий, живительный воздух полей, принесенный ветром в город. Но в коридоре был удручающий тифозный воздух, пропитанный запахом испражнений, дегтя и гнили, который тотчас же приводил в уныние и грусть всякого вновь приходившего человека. Это испытала
на себе, несмотря
на привычку к дурному воздуху, пришедшая со
двора надзирательница. Она вдруг,
входя в коридор, почувствовала усталость, и ей захотелось спать.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище, как ни часто видел он в продолжение этих трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов в самых различных положениях: и в жаре, в облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи ногами, и
на привалах по дороге, и
на этапах в теплое время
на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда
входил в середину их и чувствовал, как теперь, что внимание их обращено
на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.
На другой день пошел я смотреть лошадей по
дворам и начал с известного барышника Ситникова. Через калитку
вошел я
на двор, посыпанный песочком. Перед настежь раскрытою дверью конюшни стоял сам хозяин, человек уже не молодой, высокий и толстый, в заячьем тулупчике, с поднятым и подвернутым воротником. Увидав меня, он медленно двинулся ко мне навстречу, подержал обеими руками шапку над головой и нараспев произнес...
Но едва успел он выехать со
двора, как отец ее
вошел и напрямик велел ей быть готовой
на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением князя Верейского, залилась слезами и бросилась к ногам отца.
Ей показалось, что все люди разбегались, дом был в движении,
на дворе было много народа, у крыльца стояла тройка, издали услышала она голос Кирила Петровича и спешила
войти в комнаты, опасаясь, чтоб отсутствие ее не было замечено.
Между тем тележка въехала
на двор, и знакомый уже нам исправник
вошел в комнату весь запыленный.
Когда мы
входили на университетский
двор, я посмотрел
на моего барона: пухленькие щечки его были очень бледны, и вообще ему было плохо.
Уже мелькнули пан Данило и его верный хлопец
на выдавшемся берегу. Вот уже их и не видно. Непробудный лес, окружавший замок, спрятал их. Верхнее окошко тихо засветилось. Внизу стоят козаки и думают, как бы влезть им. Ни ворот, ни дверей не видно. Со
двора, верно, есть ход; но как
войти туда? Издали слышно, как гремят цепи и бегают собаки.
Часов около девяти утра, как всегда в праздник, рабочие стояли кучками около ворот. Все было тихо. Вдруг около одиннадцати часов совершенно неожиданно
вошел через парадную лестницу с Глинищевского переулка взвод городовых с обнаженными шашками. Они быстро пробежали через бухгалтерию
на черный ход и появились
на дворе. Рабочие закричали...
Топот усиливается, как прилив, потом становится реже, проходит огромный инспектор, Степан Яковлевич Рущевич,
на дворе все стихает, только я все еще бегу по
двору или
вхожу в опустевшие коридоры с неприятным сознанием, что я уже опоздал и что Степан Яковлевич смотрит
на меня тяжелым взглядом с высоты своего огромного роста.
Было раннее утро. Сквозь дремоту я слышал, как мать говорила из соседней комнаты, чтобы открыли ставни. Горничная
вошла в спальню, отодвинула задвижку и вышла
на двор, чтобы исполнить приказание. И когда она вышла, скрипнув дверью, меня опять захватил еще не рассеявшийся утренний сон. И в нем я увидел себя Наполеоном.
Его неожиданное появление в малыгинском доме произвело настоящий переполох, точно
вошел разбойник. Встретившая его
на дворе стряпка Аграфена только ахнула, выронила из рук горшок и убежала в кухню. Сама Анфуса Гавриловна заперлась у себя в спальне. Принял зятя
на террасе сам Харитон Артемьич, бывший, по обыкновению, навеселе.
Однажды, в будний день, поутру, я с дедом разгребал
на дворе снег, обильно выпавший за ночь, — вдруг щеколда калитки звучно, по-особенному, щелкнула,
на двор вошел полицейский, прикрыл калитку спиною и поманил деда толстым серым пальцем. Когда дед подошел, полицейский наклонил к нему носатое лицо и, точно долбя лоб деда, стал неслышно говорить о чем-то, а дед торопливо отвечал...
В прихожей стало вдруг чрезвычайно шумно и людно; из гостиной казалось, что со
двора вошло несколько человек и все еще продолжают
входить. Несколько голосов говорило и вскрикивало разом; говорили и вскрикивали и
на лестнице,
на которую дверь из прихожей, как слышно было, не затворялась. Визит оказывался чрезвычайно странный. Все переглянулись; Ганя бросился в залу, но и в залу уже
вошло несколько человек.
Князь
вошел во
двор, поднялся
на крылечко и спросил господина Лебедева.
Он постоял некоторое время неподвижно, окинул дом внимательным взором,
вошел через калитку
на двор и медленно взобрался
на крыльцо.
Родион Потапыч вышел
на улицу и повернул вправо, к церкви. Яша покорно следовал за ним
на приличном расстоянии. От церкви старик спустился под горку
на плотину, под которой горбился деревянный корпус толчеи и промывальни. Сейчас за плотиной направо стоял ярко освещенный господский дом, к которому Родион Потапыч и повернул. Было уже поздно, часов девять вечера, но дело было неотложное, и старик смело
вошел в настежь открытые ворота
на широкий господский
двор.
Доктор вынул из кармана записную книжку, взглянул
на сделанную там заметку, потом посмотрел
на дом,
на табличку и
вошел во
двор.
Персиянцев
вошел на чистый купеческий
двор и, отыскав двери с надписью «контора», поднялся по лестнице.
Въехав
на училищный
двор и бросив Помаде вожжи, Лиза бодро вбежала
на крылечко, которым
входили в кухню Гловацких.
Входит он
на широкий
двор, в ворота широкие, растворенные; дорога пошла из белого мрамора, а по сторонам бьют фонтаны воды высокие, большие и малые.
На грязном постоялом
дворе, пройдя через кучи какого-то навоза, они, наконец,
вошли в освещенную одной сальной свечкой комнату, в которой Фатеева лежала
на постели.
— Николай был прав! — сказала Людмила
входя. — Его арестовали. Я посылала туда мальчика, как вы сказали. Он говорил, что
на дворе полиция, видел полицейского, который прятался за воротами. И ходят сыщики, мальчик их знает.
Полковник Брем жил в глубине
двора, обнесенного высокой зеленой решеткой.
На калитке была краткая надпись: «Без звонка не
входить. Собаки!!» Ромашов позвонил. Из калитки вышел вихрастый, ленивый, заспанный денщик.
Молчит Фейер, только усами, как таракан, шевелит, словно обнюхивает, чем пахнет. Вот и приходит как-то купчик в гостиный
двор в лавку, а в зубах у него цигарка.
Вошел он в лавку, а городничий в другую рядом: следил уж он за ним шибко, ну, и свидетели
на всякий случай тут же. Перебирает молодец товары, и всё швыряет, всё не по нем, скверно да непотребно, да и все тут; и рисунок не тот, и доброта скверная, да уж и что это за город такой, что, чай, и ситцу порядочного найтить нельзя.
Между тем я
вхожу во
двор,
на котором взапуски веселится и резвится молодое поколение.
— Прихожу я к подъезду, к дежурному, — князь завтракает. Я скорей
на задний
двор,
вхожу к начальнику секретного отделения П.М. Хотинскому, — человек, конечно, он свой, приятель, наш сотрудник. Спрашиваю его...
На дворе стоял почти зимний холод. Улицы покрыты были какой-то гололедицей, чем-то средним между замерзшим дождем и растаявшим снегом, когда в скромную в то время квартиру нового редактора-издателя
вошел Иван Андреевич Вашков, довольно хороший и известный в Москве литератор, но вечно бедствовавший, частью благодаря своему многочисленному семейству, состоявшему из семи или восьми душ, а частью (и даже большей) благодаря своей губительной и неудержимой страсти к вину.
Извозчики подвезли их прямо к большой избе в четыре окна и с жилыми пристройками
на дворе. Проснувшийся Степан Трофимович поспешил
войти и прямо прошел во вторую, самую просторную и лучшую комнату дома. Заспанное лицо его приняло самое хлопотливое выражение. Он тотчас же объяснил хозяйке, высокой и плотной бабе, лет сорока, очень черноволосой и чуть не с усами, что требует для себя всю комнату «и чтобы комнату затворить и никого более сюда не впускать, parce que nous avons а parler».